Time exists but just on your wrist, so don't panic (c) Fran Healy
вернулась на четыре дня, счастлива, устала и ошарашена городом.
возвращение в город после одиннадцати дней, проведенных среди пейзажей, которые провоцируют желание никогда, никогда в город не возвращаться, всегда мучительно - потому что еще вчера были горы, поддерживающие острыми верхушками небо, вода, меняющая цвет в зависимости от ветра, сбегающий по камушкам в озеро-море звонкий ручей, от холода которого сводит пальцы, стоит опустить в него ладонь, умываясь утром.
русские волонтеры оказались славными, деликатными людьми, тонко подмечающими красоту, и уже на четвертый-пятый день я выдохнула и расслабилась, поняв, что все хорошо. но теперь, когда проект, получившийся душевным и результативным, позади, у меня не получается собрать впечатления, которые он оставил, в нечто целое, и в голове крутятся обрывки фраз и картинок, приправленные горьким ощущением контраста чистоты и величия с суетой и мелочностью.
зато мне кажется, что во мне навсегда останется то,
как в один из дней я веду всех в поход - первый раз в жизни одна, по тропе, которая вьется вдоль берега, то ныряя в заросшие высокой травой долины, то карабкаясь на каменистые утесы, перепрыгивает через прозрачные горные речки, спускается к песчаному пляжу, я иду первой и вспоминаю братство кольца, и думаю - как бы было здорово, если бы люди больше ходили, и, добираясь до мест назначения, внимательнее смотрели вокруг;
как мы останавливаемся на пирсе, где я провожу свой урок, мы говорим о возрасте, carpe diem и необходимости выбирать, яна вспоминает одну из любимых строчек у бротигана - money is sad shit, а ваня говорит об "обществе мертвых поэтов", и мне только и остается восторженно, бессловесно кивать, а потом - спустя еще полтора часа, мы поднимаемся на гору, с высоты которой все кажется таким крохотным, и только озеро ничуть не меняется - так и остается безбрежным, устилающим все пространство до самого горизонта;
как, спустившись, мы выходим к крохотному поселку, и нам навтречу идут добрые, флегматичные коровы, теленок подходит к яне и утыкается носом ей в ладонь, и я понимаю, что первый раз в жизни вижу такую искреннюю, неподдельную радость, когда она оборачивается и тихо говорит - "the best day ever";
как вечером поднимается ураганный ветер, а я стою среди высоких, уходящих в тучи деревьев и слушаю, как они издают утробный, низкий скрип - всем своим существом, поют, как матушка ива из мультфильма про покахонтас, гроза разыгрывается, и поздно ночью я лежу с широко распахнутыми глазами в полной темноте и слушаю шторм;
как накануне дня рождения яны игорь и паша приходят к нам по тропе, света видит их первой и кричит - они здесь! и я, увидев их раньше яны, кричу - яна, они здесь! они оба!, и мы срываемся с места, я бегу игорю навстречу, и это самое захватывающее, самое реальное чувство, которое только можно пережить;
как мы все сидим на небольшом пригорке над пляжем, а впереди - озеро, гладкое, как стекло, отражает небесную палитру, достойную кисти самого нежного из импрессионистов - лазурный, сиреневый, золотистый и розовый мягко струятся один в другой, в воздухе - ни движения, кажется, что чайка, делающая круг над водой - второй, третий - единственное создание, способное шелохнуться в этой недвижимой, абсолютной, без единого изъяна красоте. над дымчато-лиловой, зубчатой линией горизонта поднимается бледная еще луна, сияющая дорожка перебрасывает мост от дальнего берега к тому, над которым замерли мы, и каждая минута преобразует цвета, которые из пастельных становятся насыщенными и глубокими, усиливая блеск лунного сияния. вода спокойна, последние солнечные лучи, словно уходящий утром возлюбленный, с ласковой грустью касаются горных склонов;
как мы сидим в сумерках вокруг зажженной свечи и по очереди читаем вслух речи, написанные индейскими вождями - стоящим медведем и сиэтлом, и каждое слово отдается в вечерней лесной тишине, и кажется, что вот-вот мы услышим мощный взмах орлиных крыльев или волчий вой;
как Игорь и я стоим над обрывом, а внизу бушует вода, он целует меня, а мне кажется, словно все это происходит впервые, вокруг скалы, которым тысячи лет, деревья-крепости, рокот волн, мы были вместе все это время, и будем всегда.
больше всего на свете я хотела бы написать книгу об этом; я не напишу ее никогда, но мне нравится о ней думать.
возвращение в город после одиннадцати дней, проведенных среди пейзажей, которые провоцируют желание никогда, никогда в город не возвращаться, всегда мучительно - потому что еще вчера были горы, поддерживающие острыми верхушками небо, вода, меняющая цвет в зависимости от ветра, сбегающий по камушкам в озеро-море звонкий ручей, от холода которого сводит пальцы, стоит опустить в него ладонь, умываясь утром.
русские волонтеры оказались славными, деликатными людьми, тонко подмечающими красоту, и уже на четвертый-пятый день я выдохнула и расслабилась, поняв, что все хорошо. но теперь, когда проект, получившийся душевным и результативным, позади, у меня не получается собрать впечатления, которые он оставил, в нечто целое, и в голове крутятся обрывки фраз и картинок, приправленные горьким ощущением контраста чистоты и величия с суетой и мелочностью.
зато мне кажется, что во мне навсегда останется то,
как в один из дней я веду всех в поход - первый раз в жизни одна, по тропе, которая вьется вдоль берега, то ныряя в заросшие высокой травой долины, то карабкаясь на каменистые утесы, перепрыгивает через прозрачные горные речки, спускается к песчаному пляжу, я иду первой и вспоминаю братство кольца, и думаю - как бы было здорово, если бы люди больше ходили, и, добираясь до мест назначения, внимательнее смотрели вокруг;
как мы останавливаемся на пирсе, где я провожу свой урок, мы говорим о возрасте, carpe diem и необходимости выбирать, яна вспоминает одну из любимых строчек у бротигана - money is sad shit, а ваня говорит об "обществе мертвых поэтов", и мне только и остается восторженно, бессловесно кивать, а потом - спустя еще полтора часа, мы поднимаемся на гору, с высоты которой все кажется таким крохотным, и только озеро ничуть не меняется - так и остается безбрежным, устилающим все пространство до самого горизонта;
как, спустившись, мы выходим к крохотному поселку, и нам навтречу идут добрые, флегматичные коровы, теленок подходит к яне и утыкается носом ей в ладонь, и я понимаю, что первый раз в жизни вижу такую искреннюю, неподдельную радость, когда она оборачивается и тихо говорит - "the best day ever";
как вечером поднимается ураганный ветер, а я стою среди высоких, уходящих в тучи деревьев и слушаю, как они издают утробный, низкий скрип - всем своим существом, поют, как матушка ива из мультфильма про покахонтас, гроза разыгрывается, и поздно ночью я лежу с широко распахнутыми глазами в полной темноте и слушаю шторм;
как накануне дня рождения яны игорь и паша приходят к нам по тропе, света видит их первой и кричит - они здесь! и я, увидев их раньше яны, кричу - яна, они здесь! они оба!, и мы срываемся с места, я бегу игорю навстречу, и это самое захватывающее, самое реальное чувство, которое только можно пережить;
как мы все сидим на небольшом пригорке над пляжем, а впереди - озеро, гладкое, как стекло, отражает небесную палитру, достойную кисти самого нежного из импрессионистов - лазурный, сиреневый, золотистый и розовый мягко струятся один в другой, в воздухе - ни движения, кажется, что чайка, делающая круг над водой - второй, третий - единственное создание, способное шелохнуться в этой недвижимой, абсолютной, без единого изъяна красоте. над дымчато-лиловой, зубчатой линией горизонта поднимается бледная еще луна, сияющая дорожка перебрасывает мост от дальнего берега к тому, над которым замерли мы, и каждая минута преобразует цвета, которые из пастельных становятся насыщенными и глубокими, усиливая блеск лунного сияния. вода спокойна, последние солнечные лучи, словно уходящий утром возлюбленный, с ласковой грустью касаются горных склонов;
как мы сидим в сумерках вокруг зажженной свечи и по очереди читаем вслух речи, написанные индейскими вождями - стоящим медведем и сиэтлом, и каждое слово отдается в вечерней лесной тишине, и кажется, что вот-вот мы услышим мощный взмах орлиных крыльев или волчий вой;
как Игорь и я стоим над обрывом, а внизу бушует вода, он целует меня, а мне кажется, словно все это происходит впервые, вокруг скалы, которым тысячи лет, деревья-крепости, рокот волн, мы были вместе все это время, и будем всегда.
больше всего на свете я хотела бы написать книгу об этом; я не напишу ее никогда, но мне нравится о ней думать.